Наследие Эрнов

Вервольф проснулся среди ночи от внезапно нахлынувшей тревоги. На его лицо падал свет почти полной луны, наблюдавшей за ним сквозь щель в занавесках. Он вскочил на ноги, как будто по нервам пробежал электрический заряд. Его сердце тоскливо сжалось: легкий озноб возвестил о начале приступа. Вервольф надеялся, что удастся продержаться еще хоть один день до окончательного полнолуния. Но, отчетливо ощутив, как его тело начинает покрываться испариной, понял, что ошибся.
Плохо осознавая, что делает, он попятился назад, схватился за спинку кресла и до боли сжал ее, пытаясь сохранить равновесие. Но тут же почувствовал, что неумолимо теряет силы. Побелевшие от напряжения пальцы уже переставали слушаться, начав распухать и удлинняться. Ничто уже не могло остановить надвигающийся приступ.
Невыносимо захотелось пить, но Вервольф боялся пошевелиться. А через мгновение сжатые челюсти заскрежетали в яростной борьбе с начавшимся удушьем. Открыв рот, Вервольф вывалил наружу алый набухший язык, по которому обильно потекла слюна, и начал тяжело дышать, как до полусмерти загнанный пес. Пальцы все больше скрючивались, как у хищника, а ногти росли и заострялись. Оборотень невольно отпустил спинку кресла и, согнувшись от невыносимой боли пополам, обессилено упал на колени. Его суставы выворачивало, а тело трясло, как в лихорадке. Казалось, еще чуть-чуть, и неведомая сила разорвет его изнутри на тысячу кусков. Становилось все труднее дышать. Он задыхался, и его хрип все больше походил на звериное рычание. Вервольф ничего не видел, в глазах было темно. Во всем мире были только он и его нечеловеческая мука, больше никого. Находясь в забытьи от болевого шока, Оборотень даже не знал, что в комнату вбежала на шум его Любимая и, беспомощно заламывая руки, наблюдала за ним, не в силах ничем помочь. Только ради нее он еще кое-как держался за жизнь и выносил все эти страдания. Только эта женщина помогала ему, поддерживала в трудные минуты и только она, зная о нем все, до сих пор продолжала его любить.
Вервольф бился в припадке от мучительных спазмов, пронзивших все его тело и превративших его в сплошной комок боли. Корчась в муках, он начал исступленно сдирать с себя одежду, царапаясь от нетерпения своими острыми когтями по коже и оставляя на ней красные полосы, которые тут же скрывались под быстро выраставшей густой шерстью. Его ноги и руки на глазах мгновенно превращались в лапы, тело и голова меняли форму. Лицо покрылось густой щетиной и вытянулось, превратившись в пасть, в которой болтался язык, брызгая пеной. Его стальные глаза светились как две взбесившиеся звезды. Взгляд, решительный и яростный, метал молнии. Стоя на четвереньках, Оборотень все меньше с каждой минутой походил на человека: хлеща по полу выросшим пушистым хвостом и, упав на бок, он начал биться словно в агонии, царапая когтями паркет. Наконец, когда зловещие метаморфозы завершились и боль оставила его тело, он вскочил на лапы – большой матерый Волк и только теперь заметил свою Любимую, обреченно наблюдавшую за происходящим. Оборотень бросил на нее извиняющийся взгляд, чуть заметно вильнул хвостом и тоскливо завыл, как бы прощаясь до утра. Через секунду молниеносным ловким прыжком он был уже по другую сторону раскрытого окна и, тенью мелькнув на дороге, мгновенно скрылся в лесных зарослях.
Женщина подошла к окну и ее лицо, бессильное скрыть внутренние страдания, осветил пыльным светом месяц. Она боялась за Волка, слишком близко тот подходил к людскому селению, и на днях его уже чуть не пристрелил охотник. Но Вервольф не мог уйти далеко: внезапное превращение в человека сделало бы его беспомощным посреди глухой чащи. Женщина понимала, что нужно спешить, пока не случилось непоправимое. И она принялась за дело.
Взятой у колдуна мази должно было хватить на одно единственное превращение. А больше ей было и не нужно. Женщина знала, что силы Вервольфа на исходе. Она чувствовала это, ощущала каждой клеточкой своего тела. В его глазах давно поселилась тоска, и все чаще неровно, со сбоями билось сердце. Женщина знала, что любимый мучается, испытывая глупое чувство вины за свою двойственность, за то, что он не такой как все. Внутри Вервольф был весь изранен, и она ощущала как будто на себе каждый его шрам, каждую кровоточащую рану. Женщина понимала, что он страдает, и в то же время ничего не может с этим поделать. Бог сделал его таким, и Вервольф безропотно принимал свою судьбу. Люди не замечали его метаний, им не было до этого дела. У всех было достаточно своих проблем, чтобы не обращать внимания на чужие. Никто не желал даже задумываться над этим. Впрочем, может оно и к лучшему. Кто знает, чем бы все обернулось, прознай люди, что у них под боком живет настоящий Оборотень.
Настало время действовать. Женщина собрала с пола разбросанные вещи Вервольфа и, сложив их в железный бак для мусора, вынесла во двор. Взяв из сарая канистру, она облила бензином его смятую комом одежду. Резкий запах заставил ее поморщиться. Но надо было торопиться. Впереди еще много дел, а времени оставалось мало. Женщина достала из кармана коробок. Ее руки дрожали, когда она, ломая спички, нервно пыталась зажечь огонь. Наконец вспыхнуло заветное пламя. В ее глазах отразился сине-красный язычок огня. Она бросила спичку в бак и лежащая в нем одежда мгновенно вспыхнула. Голодное пламя жадно пожирало цветную ткань, словно опасаясь, что кто-то ее отнимет. Женщина молча смотрела, как неотвратимо превращается в золу людское будущее ее любимого.
- Прости меня за этот шаг, - едва слышно прошептала она, понимая, что для Вервольфа теперь нет никакой надежды вернуться обратно в человеческий облик.
Но зачем им эта раздвоенная лживая жизнь? Зачем им этот алчный мир, где они уже давно чувствовали себя чужими? Зачем им все эти мучения, если так манит тот, другой мир свободы и первозданной красоты? Да, в нем свои жестокие законы. Но там все честно, и не нужно зависеть от дураков и подлецов, властвующих в человеческом мире.
У Женщины был выбор. Она могла облить Оборотня святой водой, а значит, сжечь его шерсть, очистить от напасти и тем самым вернуть целиком в людское общество. Или, уничтожить его одежду, в то время как он, превратившись в Волка, рыскает по лесам, а значит навсегда преградить ему путь обратно в человеческий облик. Но Женщина любила его и поэтому не могла лгать себе, зная, даже не спрашивая его об этом, чего Вервольф боится больше всего на свете, а чего бы желал всем сердцем. Но сам он не мог ее об этом просить. Оборотень считал, что не имеет права быть категоричным и ставить перед Любимой такой жестокий выбор. Но она сама уже больше не могла смотреть на его мучения, страдая вместе с ним, ощущая внутри себя его боль и тоску. Становилось все труднее так жить. С каждым днем ее все больше пугали отношения Вервольфа с окружающим миром. Невозможность соответствовать стандартам людского общества, неспособность выполнять требования современной цивилизации и играть в его смертельные игры, ломала его, отнимала силы и погружала в глубокую меланхолию. Женщина понимала, что от всего этого ему хотелось выть больше в облике Человека, чем Волка.
Вервольф почти никогда не спал по ночам и не любил солнечного света, к тому же вызывающего раздражение на его чувствительной коже. Он всегда вздрагивал, увидев свое отражение в зеркале, но никогда не говорил с Любимой на эту тему. Впрочем, Женщина и сама знала, без слов, что Вервольф там видит. Она часто слышала, просыпаясь по ночам, как Любимый, терзаемый бессонницей, бесцельно блуждает по дому. Женщина начинала бесшумно лить слезы от тоски, и Оборотень, почувствовав сердцем неладное, возвращался к ней и тревожно, с трудом засыпал уже под самое утро.
А по ночам, в полнолуние, когда Любимый, обернувшись зверем, носился по лесам, Женщина плакала навзрыд от страха за него, одиночества, и собственной беспомощности. И, чувствуя ее душевную боль, Волк останавливался, освещенный серебряным светом, льющимся на него с небес, горестно выл на аккуратно очерченный диск луны и украдкой утирал мягкой лапой навернувшиеся на глаза слезы. Он тосковал от того, что рядом с ним нет той единственной, что так нужна ему каждое мгновение его злосчастной искалеченной жизни. Вервольф знал, что никогда не будет по-настоящему счастлив без нее, это разрывало его душу на части. Оборотень ощущал, что его свобода неполная. А лес, такой родной, с трудом отпускавший его на рассвете – это всего лишь временное пристанище. И Волк думал о том, как претерпев адские муки очередного превращения в человека, снова вернется к Любимой, в ее всепрощающие объятия, которые защитят его от оскалившегося на него мира, помогут забыть о неустроенности и справиться с муками совести.
Женщина давно знала, что ее возлюбленный – Оборотень, но была уверена, что душой он гораздо лучше и чище большинства обычных людей. А нечеловеческие страдания сполна искупали все его грехи. Женщина верила ему и, любя его таким, каков он есть, не требовала от него невозможного, понимая, что не сможет изменить его. Да и нужно ли? Ведь тогда это будет уже не он.
Наконец, его одежда в баке сгорела дотла. Дно жестяного бака светилось множеством красных точек, похожих на глаза Волка. Огонь сожрал все без остатка. Теперь Оборотню не было дороги назад.
Женщина тяжело вздохнула и пошла обратно в дом. Первая часть работы была сделана. Осталось самое тяжелое. Женщина была напряжена, но выглядела спокойной, даже немного отрешенной. Она не боялась передумать в последний момент, все уже давно было решено. Вызывало опасение, что мазь, взятая у колдуна, не сработает. Или произойдет что-то непредвиденное, или все вообще пойдет не так, как должно. Но ее сердце все равно замирало от предчувствия чего-то мистического и непредвиденного, что должно было произойти с ней вскоре. Женщину все больше влекла та неизвестность, из которой ее Любимый возвращался счастливый, невероятно возбужденный, со светящимся взглядом, озарявшим весь дом фосфорическим блеском. Она не обращала внимания на его взлохмаченную, забрызганную кровью убитых ночью жертв, шерсть, на слюну, текшую из пасти, на дикий звериный взгляд, на исходивший от него запах псины. Женщина принимала его любым, лишь бы Волк вернулся к ней целым и невредимым. А он ложился как верный страж у ее ног, испытывая последние минуты теперь уже полного блаженства и дремал, ожидая, когда рай сменится адом обратного превращения. Любимая поила его молоком и гладила серебристо-серую, жесткую шерсть. А потом с замирающим сердцем ожидала, когда снова начнутся волчьи мучения от возврата в человеческий облик.
Женщина вспомнила выцветшие от тоски глаза Вервольфа, виноватый, вечно убегающий взгляд, его кожу, покрытую рубцами, раздражениями и незаживающими ранами, и это воспоминание придало ей спокойствия и еще большей решимости. Она сняла с себя одежду и сложила ее на диван. Теперь ей больше не понадобятся эти тесные, мешающие свободе тряпки. Скоро Волчица будет надежно защищена от погодных невзгод своей собственной шерстью. Дело останется только за Подругой, обещавшей прийти сюда до рассвета и сжечь эту одежду, чтобы Волчица уже никогда, как и ее Любимый, не смогла вернуться обратно. Подруга не одобрила, но приняла как неизбежность ее решение, обещав сделать все, что нужно. Короткое прощание и слезы – таков был финал их многолетней дружбы, от которой останутся только смутные воспоминания и сны. А в мире станет двумя волками больше и двумя людьми меньше, а значит, он изменится к лучшему.
Женщина достала из сумки заветную магическую коробочку и, открыв ее, начала тщательно натирать мазью тело, стараясь не пропустить ни миллиметра кожи. Луна подсматривала все в ту же щель в занавеске. Она восхищалась смелостью и решительным поступком Женщины, и в то же время не могла заглушить в себе щемящего чувства жалости к ней. Луна уже с нетерпением ждала, когда же можно будет играть в прятки и гладить лучами счастливую волчью пару. Ее радость омрачала только ревность к солнцу: теперь оно тоже сможет веселиться вместе с ними, греть и золотить их светлые шкуры, прокрадываться в глубину их узких зрачков. Но Луна поборола это предательски вползшее в нее чувство, решив, что удовольствия хватит на двоих.
Женщина напряженно втирала колдовскую мазь в тело, сантиметр за сантиметром, ощущая себя булгаковской Маргаритой. Но страха не было, все ее мысли были только о Вервольфе: «Он обещал любить меня и выполнил свое обещание. Он пошел на жертвы ради меня. Теперь я должна ему отплатить тем же. Я подарю ему полную свободу и избавлю его от тягот ненавистной двойственности, выжимающей из него все соки».
Всепоглощающая любовь, верность и отречение – такова судьба настоящей Волчицы. С тех пор, как ей открылась эта истина, Женщина стала готовиться к тому, что рано или поздно ей придется сделать выбор. И это время пришло.

Будущая Волчица невольно вспомнила стеклянный взгляд Подруги, которой пришлось-таки открыться, ее возмущенно стучащие по столу пальцы с длинными хищными ногтями. Вот ее влажные, густо покрытые кровавой помадой губы округляются, пуская ей в лицо дымные колечки фраз:
- Зачем тебе Оборотень?! Какая может быть любовь в наше время?! Ты просто дура! Придумываешь черт знает что! И сама же мучаешься от этого. Брось ты его, пусть себе носится по лесу. У тебя вся жизнь впереди! Разве мало вокруг белых и пушистых кроликов, которые дадут тебе все, что ты пожелаешь?!
«Да, их много, - думала Женщина, - Но все они чужие. И ни один из них мне не нужен, со всеми их теплыми, гладкими шкурками и уютными норками. Должно быть, я действительно дура».
Ей не раз доводилось слышать: «Ты все неправильно делаешь! Ты живешь не так, как надо! Займись делом, брось все эти глупости!» Вывод напрашивался один: она действительно все делает не так и ничего в этой жизни не понимает. А в таком случае и спрос с нее невелик. И от этой мысли стало почему-то легко на душе. Женщина твердо знала одно: Любимый сделал ее Волчицей и среди людей ей давно уже не место.
«Да простят меня все, кому я невольно причиняю боль своим шагом», - подумала Женщина. А что она еще могла сделать?
Вспомнились белые стены клиники, узловатые веснушчатые пальцы Врача, заполняющего медкарту Вервольфа, его холодный взгляд из-под очков, сухие, изломанные усталостью губы, выговаривающие непонятные слова: «Порфирия вызвана генетическими нарушениями, приводящими к везикулярной аритеме…»
Врач продолжает говорить, и с каждым звуком становится все яснее, что никто не сможет помочь. И от отчаянья хочется бежать прочь, прыгать на четвереньках, выть, выть, выть у всех на глазах. И странные посетители встают, молча, не сговариваясь, уходят из кабинета, провожаемые удивленным взглядом Врача.
А ведь всего-то нужно чуть-чуть понимания, капелька тепла и участия. Но где их найти? Здесь – никогда. Женщина знала, что Вервольф счастлив не до конца, и внутренне тоже ощущала ту неведомую простым людям свободу, ту магнетическую энергию и красоту, которые тот приносил из глубины лесов, где рыскали под лунным светом десятки таких же как он.
Женщина оглянулась вокруг и мысленно попрощалась с домом, чей уют был ей давно ненавистен. Теперь другой мир станет их родным домом. Они уйдут далеко-далеко, где их не достанет серебряная пуля. Там они обретут долгожданную свободу. Там не надо думать о деньгах, карьере и о том, как выжить во всей этой грязи, в которой давно уже тонут обычные люди. Там можно дарить друг другу звезды, а не камни и железки. Там не нужны слова, чтобы высказать свою любовь, и достаточно мимолетного взгляда, чтобы все было понятно. Там можно не думать о завтрашнем дне и быть самим собой. Там они останутся теперь навсегда. Там их настоящий дом. Дороги назад нет.
Взглянув на диван, где были сложены ее вещи, Женщина еще раз уверила себя, что Подруга не подведет. А значит, уже ничего не страшно. Она отложила пустую баночку из-под чудодейственной мази, данной соседом-колдуном и стала ждать, когда начнется ее действие. Старик был белым магом и он искренне хотел ей помочь.
Внезапно Женщину бросило в жар, и ее тело покрылось испариной. «Началось», - радостно подумала она, и на душе стало легко, как никогда. Через мгновение ее тело пронзили железные прутья спазмов. Женщина дернулась, смахнув рукой с тумбочки горевшую настольную лампу, и в беспамятстве упала на пол. Погас свет. А через несколько минут после яростной возни в темноте раздался короткий вой, и серая тень мелькнула в окне, скользнула через двор, потом по дороге и исчезла в густых зарослях.
Волчица неслась во всю прыть по лесу, щедро освещенному луной, которая, волнуясь, наблюдала за всей этой мистификацией. Она спешила туда, откуда раздавался тоскливый вой ее Любимого. Этот голос она узнала бы среди тысяч похожих голосов. У нее было радостно и светло на душе, впервые в жизни. Никогда ей еще не было так хорошо. Волчица неслась быстрее ветра. Новый облик наполнял ее диким восторгом и счастьем от предвкушения скорой встречи с Любимым, который еще не знал о ее превращении.
Волчица остановилась на миг, в последний раз взглянула на свой дом и рядом с ним увидела танцующую кляксу костра и дым, несущийся в небо. Значит, Подруга уже сжигает ее одежду. Волчица улыбнулась во всю пасть, подпрыгнула от радости и снова бросилась вперед. Она спешила, подгоняемая своей любовью. И впервые за долгое время была по-настоящему счастлива, приняв как дар судьбу Волчицы.